Тайна «Железной дамы» - Страница 39

– Тогда я, черт возьми, возьму на себя смелость эксгумировать тело без всяческого разрешения, – вскричал тот, швырнув папку с делом на стол Ташро. – Я не могу ждать, пока процесс разложения сотрет последнюю надежду что-либо понять во всем этом безумии!

– Не советую, месье Иноземцев, не советую. Даже если окажетесь правы, и девушка будет спасена, сами вы займете ее камеру.

Перед глазами Иноземцева потемнело от этих слов. В камеру? Сызнова? Нет, все, что угодно, только не стать вновь заключенным. Он хотел возразить что-то, но застыл с широко распахнутыми глазами. И возникла пред его взором такая картинка: он поднимает из могилы тело, доказать что-либо не может, его хватают, обвиняют в хищении, святотатстве, бросают в темницу, а тут возвращается беглец Ромео, Джульетта на свободе. И оба злорадно хохочут над бедным обманутым доктором. Мальчишка мстит за скучные уроки, Ульяна избавляется от единственного свидетеля ее неблагопристойного прошлого.

Как стоял Иноземцев, так и сел на стул рядом.

– Господи боже мой, – проронил он по-русски. – Да за что мне такое наказание? За какие такие грехи? Что я сделал-то?

– Месье? – склонился к нему Ташро, непонимающе заглянув в лицо. – Быть может, воды?

Иван Несторович перевел на него перепуганные глаза и чуть покачал головой.

В полубредовом состоянии Иноземцев покинул здание Префектуры, пешком поплелся в свою лабораторию. Планировал после ведь зайти на Риволи, даже ручной фонарь прихватил с собой с сухой батарейкой, но теперь, когда вдруг в сердце врача закрались такие ужасные подозрения, он не мог и думать о том, чтобы продолжать самостоятельное расследование. Да пропади все пропадом! Больше он на эти грабли не наступит. Это же надо было такое выдумать: склонить жениха инсценировать собственную смерть, ввергнуть его семью, да весь город, в такой хаос, сломать все финансовые планы месье Лессепса, довести до отчаяния инженера Эйфеля, который, вероятно, сожалеет, что такую баламутку приголубил, но из благородных чувств стремится все ж вызволить ее из беды.

Три дня промаялся сам не свой, из лаборатории не выходил, пациентов принимал в полусознательном состоянии. И бросало Ивана Несторовича опять от одной мысли к другой, то мнилась ему Ульяна фурией коварной, и он молил бога, чтобы больше ее никогда не видеть, чтобы воздалось ей по всем ее деяниям гнусным, то представлялась она бедняжечкой горемычной, страдалицей, как вспоминал ее побитый вид, так мороз по коже пробегал.

И мучился бы в неведении дальше, если б к концу четвертого дня не явился к нему Эмиль Герши. Взволнованный, с трясущимися руками и болезненным румянцем на лице, волосы взлохмачены – поди, тоже ночами не спит, все гадает, как спасти свою подзащитную мадемуазель.

– У меня для вас две новости. Хорошая и плохая, – проговорил адвокат, комкая в руках какую-то бумагу, сложенную вчетверо. – Какую бы вы предпочли услышать в первую очередь?

– Обе сразу, – выпалил Иноземцев. – Что случилось?

Вместо ответа Герши протянул листок. Развернув, Иван Несторович обомлел – это было разрешение на эксгумацию, подписанное Шарлем Лессепсом и судьей Бенуа.

– А почему разрешение выдано не префектом? – изумился Иноземцев.

– Это плохая новость. Мадемуазель Боникхаузен перевели во Дворец Правосудия. Ее дело будет разбирать самый беспощадный парижский судья и самый страстный ненавистник анархистов. Слушание назначено на завтра, в полдень.

– Как это на завтра? Но ведь, чтобы провести полноценное анатомирование, нужно как минимум пару дней. На что они надеются?

Герши вздохнул, его брови отчаянно дернулись вверх.

– Лессепсы мечтают поскорее покончить со всей этой неразберихой, мешающей их финансовым планам. Слушание будет проходить при закрытых дверях. Никто, кроме тех, кому положено присутствовать, не знает ни о самом слушании, ни тем более о его дате, газетчиков и на лье не подпустят к набережной Часов.

– Что это? – Иноземцев гневно скрестил руки на груди. – Попытка дать сотую долю шанса незадачливому внуку не потерять официальную жизнь? Зачем она вообще тогда нужна, эта эксгумация?

– Да, увы, скорее всего, это так. Решение уже принято. Леже ждет гильотина, мадемуазель – «Остров дьявола». А вы… – адвокат вздохнул. – Вы можете не торопиться. Если счастливому воскрешению Ромэна суждено случиться, то оно случится. И необязательно это приурочивать к полудню завтрашнего дня.

– Нет уж, дудки! – прокричал Иван Несторович, хватая редингот и шляпу. – Едемте в Пер-Лашез немедленно. Надо успеть хотя бы к заходу солнца выкопать гроб. Не очень-то хочется заниматься этим ночью.

Азарт, жажда доказать свою теорию о подмене тела, да и сделать вызов правосудию, как всегда, нашедшему отходные пути, вернула Иноземцева к жизни. Он мгновенно воспрянул духом, ощутил прилив сил и, не теряя ни мгновения, приступил к делу. Нанял каких-то кладбищенских бродяг, за пару франков те выкопали могилу Ромэна и, полчаса не прошло, перенесли гроб к фиакру, приторочили его к задку ремнями. И когда последний луч солнца скрылся за монмартрским холмом, покинули аллею де ла Шапель, миновали Менильмонтан и уже вовсю мчались по бульвару Пикпю в сторону крытого рынка Ле-Аль.

К девяти часам вечера тело погибшего, распространявшего по всей лаборатории запах разложения, было аккуратно вынуто из гроба и уложено на стол второго этажа.

– Придется потом выбросить стол, – проворчал Иноземцев, надевая фартук и натягивая гуттаперчевые перчатки. – Если бы не было надобности в секретности, то, пожалуй, отвезли бы его в Институт Пастера. Там такая удобная прозекторская.