Тайна «Железной дамы» - Страница 65

– Действительно, бред сумасшедшего, – проронил Иноземцев. – Прикончила меня?

– Я и говорить боюсь об этом лишний раз, не то, глядишь, чудовищный слух дойдет до журналистов и Париж содрогнется от очередного скандала. А ведь еще эта Панама. Господа Лессепсы и Эйфель и без того по самую макушку в… сами знаете в чем. Полный бред!

Иноземцев слушал, сжав зубы и сдвинув брови.

– Кирилл Маркович не в себе, я этот факт готов уже сейчас подтвердить, – медленно проговорил он. – Равно как и то, что мадемуазель Боникхаузен, которую я имел честь защищать в суде вместе с месье Герши, не имеет никакого отношения к авантюристке Бюлов.

– Ну слава тебе богу! – Ташро со вздохом облегчения уронил голову на руки.

Иноземцев готов был переступить через собственные свободу и жизнь. Это как-то само собой решилось еще в экипаже Рачковского, по дороге в Префектуру. Он не отдавал себе отчета, отчего поступает таким образом, но уверенность в собственной правоте родилась ранее здравого на сей счет вывода, более того – утвердилась при вопросе комиссара и, вероятно, повторится еще не раз.

– Господин Эйфель будет вам благодарен вдвойне, – добавил Ташро и перевел взгляд на Рачковского – с виду пустой, ничего не значащий взгляд. Но Иноземцев, уже успевший догадаться о тайном знакомстве этих двух, уловил некий намек на вопрос, удивление. Сердце его еще сильнее сжалось – не потянуть ему этой игры, не возобладать в этой партии, растопчут, раздавят и мокрого места не оставят. Ни от него, ни от Ульяны. Глупая девчонка!

– А что за катастрофа с миллионами? – проронил Иван Несторович не столько из любопытства, сколько в надежде спастись или же отсрочить свое и Ульянкино падение в пропасть, сменив тему разговора. Да только хуже сделал. Лучше бы не спрашивал, лучше бы не знал…

Ташро тотчас помрачнел, немного поразмыслил, глядя в сторону, встал, прошелся. Потом достал из бювара, что лежал на столе поверх вороха бумаг, газетную вырезку и подал ее Иноземцеву со словами:

– Раз уж вы с самого начала в пьесе участие принимали, грех скрывать и второй акт.

– Что это? – изумился доктор.

– Читайте!

– «Нынче ночью некий молодой человек в сером сюртуке и в белой панаме в попытке покончить жизнь самоубийством едва не утонул в Сене на набережной д’Орсэ. С ним был синий саквояж из магазина «Все для путешествий», полный банковских билетов на один миллион франков. Так как юноша, своего замысла не осуществив, быстро скрылся, им позабытый саквояж дожидается его у входа во Дворец Изящных Искусств на Выставке с полудня. В полицию не сообщал. Доброжелатель».

Иван Несторович прочел вслух, потом про себя, затем еще раз пробежал глазами по газетной заметке, но понять – ничего не понял.

– Что тут неясного, – проворчал Ташро. – Помните, что было сказано в записке, которую нашел в кармане своего сюртука Лессепс-старший? «Ромэн пока жив. Читайте газеты. Доброжелатель». Мы с тех пор всю прессу прочесываем, чтобы, не дай бог, что-либо не упустить. И вот, пожалуйста, шифрованное послание. Доброжелатель, он же похититель, просит оставить у входа во Дворец Изящных Искусств синий саквояж с миллионом, а он в свою очередь туда же месье Ромэна приведет, а если сделка не состоится, мертвого Ромэна Лессепса найдут в Сене.

– Вы отдали ему выкуп? – вскричал Иноземцев.

– Не сразу. Миллион Лессепсы приготовили, мои парни оцепили всю Выставку. Ждали, когда наступит полдень. А это, знаете, время неудобное – самая толкотня. Но все было под контролем, нам удавалось держать вокруг Дворца порядок, хотя большая часть агентов была в гражданском. И вдруг на какую-то секунду произошла стычка чернокожего господина, который потерялся и никак не мог сыскать павильона Аргентины, и мороженщицы с ее непомерно широким фургончиком. Женщина преградила тому путь и наехала колесом на ногу, на что он изошелся фонтаном португальской ругани. Мороженщица не растерялась и с ноги господина из Аргентины не пожелала свою тележку убирать, вместо этого стала продавать мороженое собравшимся вокруг поглядеть на скандал за полцены, а детям – раздавала даром со словами: «Смотрите, добрые люди, что делается! Как нынче барышень обижают! Что у меня бомба, что ли, в тележке?»

«Бедный господин из Аргентины», – подумал Иноземцев, сразу догадавшись, что мороженицу изображала Ульяна. Стало быть, обманула опять, стало быть, верно, он на нее подумал тогда в зале суда.

– При слове «бомба» начался ажиотаж. В конце концов, прежде чем мы успели вмешаться, чернокожий месье повалил ее тележку и затерялся в толпе. Мороженица сначала бросилась поднимать фургончик на колеса, а потом вдруг припустилась вслед за обидчиком. Шуму было! Тем временем к одному из наших, тому, что должен был глаз от миллиона не сводить, подошел старичок в потертом рединготе, с лохматыми бакенбардами, ну совсем как мэтр Оноре, и, держа в руках наш синий саквояж, говорит: «Вот, оставили». Этот дурень саквояж выхватил, старичка погнал и из рук уже не отпускал, пока порядка не восстановили.

После операцию продолжили. Но до трех часов так никто и не явился. Открыли саквояж, а там – книги. Книги, представляете?

– Представляю, – отозвался Иноземцев, потерянно глядя на свои колени.

– Получается, старичок-то был не так прост, он сунул под нос подложную сумку, чтобы от настоящей бдительность отвести. В итоге миллион исчез. И только тогда мы осознали, что перед нами разыграли спектакль, а актеров теперь искать, что в поле ветер. Всю Выставку вверх дном перевернули – ни аргентинца, ни мороженщицы, ни старичка.