Тайна «Железной дамы» - Страница 4

Неужели здесь Иноземцеву предстоит жить и работать? Иван Несторович ощущал себя абсолютно лишним в коловороте сей чрезвычайно важной суматохи. Он едва удерживался от порыва зажать уши руками и с криками отчаяния выбежать вон. До того психиатрическая больница его сделала чувствительным к любому шуму и скоплению народа в количестве более двух человек.

При знакомстве со штатом будущего Института Пастера Иноземцев выказал вверх сдержанности и, сам того не желая, произвел впечатление человека угрюмого и нелюбезного. Топил в отстраненности и холодности готовую вырваться наружу панику, а казался заносчивым молчуном. В кругу пятерых французов, швейцарца и русского, глядевшегося еще большим французом, чем сами французы, Мечников был весел и непринужден, как гусар, Иноземцев, едва вышедший из заключения, едва покинувший самый серый город на земле, походил на смурую тучу.

Когда зашла речь о том, где русский доктор разместится, о собственном уголке в Эколь Нормаль, а после и в самом институте, Иноземцев тотчас же поспешил отказаться от всяческих услуг и предложений, втайне надеясь, что ему удастся избежать сотрудничества с Институтом слишком эпохальным, слишком грандиозным для него, ибо совершенно не заслуживал такой чести. Более того, он страшно не желал быть разоблаченным во вранье. И Иван Несторович предпринял попытку сознаться.

– Видите ли в чем дело, – объяснил он, обратившись к Илье Ильичу по-русски, когда появилась возможность говорить с ним тет-а-тет. – Я не совсем уверен, что могу быть вам полезен. Сергей Петрович писал, вероятно, что я проводил опыты над больными с гниющими ранами… Вернее, с анализами их крови, и установил, что один из видов плесени быстро побеждает клетки гниения. Но я совершенно не помню, как я это делал. Я пребывал в каком-то тумане, это из-за… Мне не хотелось бы об этом вспоминать… но нужно некоторое время, чтобы разобраться с собственными записями. И я не могу позволить себе отнимать ваше время, занимать место в лаборатории, тем более отвлекать от столь кропотливых забот. Работа, произведенная вами в открытии вакцины против бешенства, – невероятна и ошеломляюща. Я с трудом осознаю, как вообще мог оказаться в кругу столь значительном. Это нонсенс, после того что со мной произошло! И я… я… мои… мои скромные заметки по сравнению с изысканиями месье Пастера выглядят жалкими… Я боюсь вам помешать… Я поищу жилище, приступлю к работе и буду являться сюда каждый день, как на службу, и давать подробный отчет о ходе моих исследований. Как врач, я полностью в вашем распоряжении… Но не смею просить места в лаборатории! Я в себе не уверен… – начав выдержанно, Иноземцев стал задыхаться от волнения, а вскоре вовсе его мысли и слова спутались, – я буду лишь помехой… я опять натворю бед… Возможно, даже… я опасен для общества…

Мечников нахмурился и, понимающе покачав головой, отвел Иноземцева в сторону.

– Успокойтесь, любезный друг, – с радушной улыбкой начал он. – Не говорите ерунды, которая, впрочем, свойственна, хе-хе, человеку науки. На сомнениях построен весь мир! Человек, склонный к сомнениям, склонен и к рационализму, из множества вариантов он выберет наиболее верный. Вот почему так важно ставить под сомнение все, с чем имеешь дело. Но вы уж больно принимаете все слишком близко к сердцу. Здесь, я ручаюсь жизнью, никто не посмеет ни в чем вас обвинить или обидеть. Подумайте о пользе, которую могли бы принести человечеству ваши работы. Кроме того, никому не известна та печальная история. Я со своей стороны клятвенно обещаю хранить молчание. Кафедра биологии Эколь Нормаль уже приняла вас, и с распростертыми объятиями.

– Благодарю, Илья Ильич, но все же… предпочел бы некоторое время поработать один. Недостаток комфорта мне не помешает. Я готов жить хоть в сарае, мне все равно, где возиться со спорами. Микроскоп и другие инструменты у меня есть.

Илья Ильич вздохнул.

– Что ж, как будет угодно… Считаю своим долгом попробовать помочь и сыскать такое место… хм, – биолог снял пенсне и потер глаза. – Есть у нас небольшой домишко на одной тихой улочке, что отрядил нам муниципалитет Парижа для содержания зараженных бешенством собак. Увы, соседи подняли бунт и собрали подписи против нас. В результате бешеных собак там держать запретили… – Мечников снова вздохнул. – Лабораторию устроить – пожалуйста, но без зверья. А зачем нам лаборатория без возможности проводить исследования над главным возбудителем болезни? Такая у нас и в Эколь Нормаль, видите, пока имеется, а скоро и на улице Дюто достроят здание. Так что домишко нам пока не нужен. Хотите взглянуть? Правда, несколько далековато, на правом берегу Сены, в квартале Ле-Аль, возле рынка, улица Медников…

Иноземцев горячо поблагодарил биолога. И после обеда бывший ординатор, Илья Ильич и препаратор месье Адриан Луар, вызвавшийся на роль проводника по лабиринту парижских улиц, отправились на оную улицу. Пролетка, по-французски – «фиакр», быстро пронеслась улицей Сен-Жак, мостом Святого Михаила, через остров Сите, свернула на улицу Сен-Дени, а через несколько перекрестков остановилась, и получаса не прошло. Все это время Илья Ильич с жаром рассказывал Иноземцеву о жизни в Париже, одновременно умудряясь жадно расспрашивать о Петербурге. Он был очень оживлен, Иноземцев едва успевал отвечать. Биолог изъяснялся то по-русски, то по-французски, чтобы не обижать господина Луара, то вновь воодушевленно сходил на русский. И было очевидно, до чего ж счастлив Илья Ильич перекинуться хоть парой слов с земляком, насладиться звуками родной речи. Долго держаться нелюдимом Иван Несторович не смог, в конце концов, сдался, разговорился, и по лицу его несколько раз даже скользнула улыбка.